Репортер — часть события…
Интервью с известным американским фотожурналистом Карлом Майденсом ведет психолог, член Союза фотохудожников России Владимир Бутенко
[adrotate group=»1″]
В. Б.: Скажите, Карл, как становятся фотожурналистами в Америке?
К. М.: Я начинал в середине 30-х годов как пишущий репортер и взял в руки фотоаппарат для того, чтобы проиллюстрировать текст. Однажды сделал действительно интересный кадр. Вышел прогуляться на Уолл-стрит во время обеденного перерыва и увидел человека, стоящего на деревянном ящике и произносящего зажигательную речь. Его окружала небольшая толпа. Это был Юджин Дениел — борец за справедливость. Я сфотографировал его, сделал отпечатки. Журнал «Тайм» купил и опубликовал этот снимок, а я стал внештатно работать для «Тайма». В 1936 году открылся журнал «Лайф», и я был туда принят на постоянную работу.
В. Б.: Вас до сих пор называют военным фотографом. Во время второй мировой войны вы работали в России, Германии, Италии и Японии. Известны ваши репортажи из Вьетнама, Кореи, Эфиопии. Оказавшись в опасной ситуации и будучи свидетелем события, затрагивающего ваши гражданские чувства, что вы предпочитаете делать — фотографировать или участвовать в происходящем?
К. М.: Всегда существует этот выбор — с ним сталкивается каждый фотожурналист. Должен ли я снимать или оказывать помощь, если это кому-то нужно? Каждый отвечает на этот вопрос самостоятельно. Если он считает себя настоящим фотожурналистом, а следовательно, историком (ведь фотожурналист по сути тот же историк), то для него гораздо важнее запечатлеть происходящее, нежели участвовать в событии наряду со всеми. Однозначного ответа не существует: сложившиеся обстоятельства определяют поведение репортера, особенно в случае военных действий, когда жизнь людей подвергается опасности. Я и мои знакомые репортеры всегда помогали тем, кому требовалась немедленная помощь.
В. Б.: Вы фотографируете женщину, у которой убили сына. О чем вы думаете в этот момент?
К. М.: Съемка при таких обстоятельствах—это вторжение в частную жизнь. Сделать фотографию, не потревожив человека, это тоже проблема, с которой мы сталкиваемся каждый день. Иногда снимать вообще невозможно. Я никогда не спрашиваю, можно ли мне фотографировать. Задав такой вопрос, я уже воздействую на ситуацию, которая меня интересует, изменяю ее. Важно понять, что фотографы — часть мира, часть события. И поэтому большинство людей хорошо понимают, почему их фотографируют.
В. Б.: Я вижу в вашей книге множество великолепных портретов. Здесь Черчилль, Хрущев, Кеннеди, Фолкнер, Томас Манн, Набоков, Индира Ганди. Что вы можете сказать о ваших отношениях с людьми, которых снимаете, легко ли вам даются эти контакты?
К. М.: Существует разница между тем, как фотограф видит людей, и тем, как они видят себя сами. Глядя на портрет, я могу сказать, нравится ли фотограф портретируемому, удалось ли им найти общий язык. Необходимо почувствовать портретируемого, присмотреться, изучить его. Это взаимный процесс: портретируемый тоже изучает фотографа. Важно, чтобы он увидел дружелюбного человека и компетентного специалиста в своем деле.
В. Б.: Разговариваете ли вы с портретируемым, используете ли типичные приемы, чтобы человек почувствовал себя перед камерой более раскованно?
К. М.: Здесь нет жестких правил. Некоторые люди вообще не хотят фотографироваться по ряду причин. Например, им не нравятся собственные фотографии. Я и сам не люблю свои изображения. Думаю, связано это с тем, что идеальный, воображаемый «образ Я» расходится с реальным образом, который я вижу на снимке. Люди этого типа никогда не выглядят на фотографии так хорошо, как им хотелось бы. Вспоминается один случай из моей жизни. Эта история касается портрета Уильяма Фолкнера. Известно, что он терпеть не мог репортеров и фотографов. Большинство писателей того времени были бы счастливы сфотографироваться для журнала «Лайф», где я работал, но только не Фолкнер. Он даже не отвечал на телефонные звонки. Однако нашему журналу очень хотелось получить его фотографию, и я начал искать возможность встретиться с ним. Через его зятя мне удалось получить разрешение на двух-трехминутную встречу с писателем. Конечно, этого времени очень мало для хорошего портрета, но я знаю одно замечательное правило: как бы мало времени вам ни выделяли для съемки, в реальности его будет гораздо больше! Перед встречей один из присутствующих там отвел меня в сторону и сказал: «Не разговаривайте с ним, стойте за моей спиной и снимайте. Говорить буду только я». Я установил свет, и тут Фолкнер сам подошел ко мне, дружелюбно протягивая руку: «Здравствуйте, господин Майденс! Как любезно с вашей стороны приехать сюда для того, чтобы меня сфотографировать!»
В. Б.: Что может сделать фотограф, чтобы лицо портретируемого ожило, приобрело выражение?
К. М.: У меня нет специальных средств или приемов. Но напомню историю о том, как Карш фотографировал Черчилля. Тот долго и совершенно безучастно сидел перед камерой, покуривая сигару. Раздраженный этим Карш, приготовив все для экспонирования, вышел из-под черного покрывала и вырвал у Черчилля сигару изо рта… Эта фотография стала самой знаменитой у Карша, а может быть, и у Черчилля.
В. Б.: У вас опасная профессия. Что говорит себе репортер Майденс, когда ему страшно? Как он себя защищает?
К. М.: Ну, во-первых, для военных фотожурналистов само использование фотоаппарата является в определенной степени защитой. Во-вторых, фотограф рискует жизнью и все-таки продолжает работать, потому что его главная цель — снимать, делать фотографии и таким образом писать историю. Я всегда чувствую, что мой долг — фотографировать, и это придает мне силы. Потребность снимать помогает фотографу преодолеть все препятствия.
